изни. И символично, что прозвучал он именно в "Новом журнале", самим фактом своего существования дающем пример нравственности и чести. Перечитывая его я вспомнила недавно выписанную мной другую цитату - уже А. Пушкина - из чернового наброска планируемой им статьи "О критике": "Где нет любви к искусству, там нет и критики. Хотите ли быть знатоком в художествах? - говорит Винкельман. - Старайтесь полюбить художника, ищите красот в его созданиях". Позволю себе признаться, что данный очерк есть плод любви с первого взгляда к моему новому знакомому - "Новому журналу". Отмечу, что когда я впервые о нем узнала (от известной поэтессы и члена редколлегии Валентины Синкевич), то позвонила в редакцию с тем, чтоб запросить какое-то количество номеров и что-либо из материалов о его истории. По телефону со мной разговаривала ответственный секретарь Екатерина Алексеевна Брейбарт, родная сестра широко известного писателя, основателя и главного редактора журнала "Континент" Владимира Максимова. Когда я набирала номер телефона, то воображала, что мой звонок ворвется в многолюдное помещение редакции, где снуют, без конца о чем-то спорят многочисленные редакторы всех уровней и технический персонал. Каково же было мое ошеломление, когда я узнала, что этот легендарный журнал, выпускающий в год более полутора тысяч страниц делают фактически два (!) человека: главный редактор Вадим Крейд и сама Екатерина Алексеевна. Есть и помощники в лице членов редколлегии, и добровольца-супруги главного редактора, но по существу, журнал делается по выражению В. Крейда: "в четыре руки"! "В жизни всегда есть место подвигу", - сказал классик. А в этой истории, ВОИСТИНУ ПОДВИГ ИМЕЕТ МЕСТО БЫТЬ! "БОЛЬШОМУ ВАШИНГТОНУ" к юбилею "Большой Вашингтон" No 3 2001 Скажу честно, что наш красавец, утопающий в зелени, потому всегда юный, и обрамленный, как короной, всемирно известной Аркой, Сант-Луис, однако, нельзя, к сожалению, отнести к центрам русскоязычной культурной жизни. Потому обо всем, что происходит в столицах расселения русскоговорящих, я часто узнаю с большим опозданием. Ровно год назад мы с мужем были приглашены для участия в весьма волнующем событии - открытии Российского культурного центра в Вашингтоне, в честь которого был дан International Grand Ball с участием Российского Посла Юрия Ушакова, Валентины Терешковой, князей Оболенских и многих представителей российско-американской общественности. На одном из мероприятий этих торжеств к нам подошел крупный, с удивительно добродушным выражением лица молодой человек в сопровождении хрупкой, такой же доброжелательной молодой женщины и, вручив дотоле неизвестный мне журнал "Большой Вашингтон" представился. Этой замечательной парой оказались те, кто не покладая рук трудятся над созданием этого журнала - Сергей и Елена Кузнецовы. С тех пор "Большой Вашингтон" постоянный гость в моем доме, которого с трепетом ожидаю. Почему с трепетом? (Потому что на его страницах можно встретиться с представителями Цвета совремнной российской культуры (крупные политики, писатели, журналисты, поэты, кинорежиссеры, артисты), которые делятся своими размышлениями о том, что с нами было, что происходит ныне и что ждет в будущем. Даже небольшая выборка из перечня материалов, опубликованных в журнале, говорит сама за себя: стихи Евгения Евтушенко; замечательное эссе Виталия Коротича, стихи Александра Дольского, статьи Г. Попова "Будет ли у России второе тысячелетие"; статья С. Хрущева "Взгляд изнутри"; материалы, посвященные судьбе архивов Б. Пастернака, статьи А. Журбина "Как это делалось в Америке" многие другие работы известных представителей культуры по обе стороны океана. В числе членов редакционного совета журнала такие имена, как В. Аксенов, А. Журбин, А. Кторова, Э. Насибулин, Э. Неизвестный. Невольно возникает вопрос: как это им удалось с самых первых шагов привлечь к себе такое количество знаменитостей, которые (как общеизвестно) весьма скупы на жесты, связанные с приобщением своих имен к чему-то сомнительному. В своих беседах с создателем журнала я специально не поднимала этого вопроса, полагая, что более точный ответ я получу косвенно из того, что он мне расскажет о замыслах, если хотите, концепции создания журнала. И мне открылась следующая картина. Несколько лет назад, обнаружив, что в Вашингтоне нет ни одного литературно-художественного журнала на русском языке, чета Кузнецовых сразу же решила создать СТОЛИЧНЫЙ журнал. Столичный не по географическому критерию, а по уровню того, что и кто будут собираться под обложкой "Большой Вашингтон". И очевидно, что этот замысел востребован в Вашингтоне, о чем свидетельствует тот факт, что Кузнецов приглашается на приемы во многие посольства и представительства, участники которых безотказно дают интервью для журнала. Чтоб поставить на ноги такое детище, как журнал, нужны материальные средства и Сергей, безусловно, надеялся на спонсоров. Но поскольку таковых не оказалось, он с помощью своей супруги и соратницы делают все сам, вплоть до доставки журнала. У четы Кузнецовых двое детей - дочь Оля - 13 лет и сын Алексей - 8 лет. Однако Сергей шутит, что наш младший, третий ребенок - Журнал - самый прожорливый, но без него мы бы не чувствовали себя в полной мере счастливыми, потому что он приносит в наш дом согласие и гармонию с самими с собой, так как жизни без труда, связанным с русским словом, его пропаганды и распространения мы не представляем себе. (Сергей, к сведению тех, кто не знает, известный литератор, автор повестей, рассказов, поэтического сборника). Несмотря на понятные материальные проблемы, Кузнецов, в отличие от очень многих издателей, не опускает планку уровня своего детища до "коммерческой дешевки" и свои нравственные позиции и критерии излагает четко и неподобострастно. Все эти годы, подчеркивает Сергей, мы не изменили основополагающим принципам, составляющим кредо нашего журнала: 1.Резкая неприязнь ко всякой пошлятине, порнографии и сиюминутным дешевым сенсациям. 2.Резкая неприязнь к любой расовой дискриминации и идеи превосходства одной нации над другой. Насколько журналу удается соответствовать этим критериям свидетельствуют нижеследующие высказывания. "Журнал "Большой Вашингтон" - это удивительное явление в нашей округе. Я представляю, какое это трудное дело. Желаю Вам больших успехов." В.Аксенов. "Журнал "Большой Вашингтон" читаю с удовольствием, убеждаясь в его честных попытках объединить жизни, напомнить, что вполне возможно любить и Россию, и Америку, избрав для постоянного жительства одну из этих стран. Мне очень хочется пожелать добра журналу, потому что он представляется мне одним из самых дружелюбных в этой стране." В.Коротич. "У Вас много друзей - пусть их будет больше! Я Ваша почитательница. Желаю Вам долгих счастливых лет." Елена Соловей. "Ваш журнал очень добрый! В нем есть желание утвердить вечные ценности: поэзию, литературу, искусство. Утвердить Свет - он лечит!" Олег Видов. "Вы занимаетесь очень важным, интересным делом. Я очень уважаю таких людей". Б. Сичкин. Приведенные выше высказывания, подобные которым можно было бы существенно продолжить за подписями Е. Евтушенко, А. Яковлева, А. Журбина и других деятелей культуры, позволяют выявить главные особенности "Большого Вашиингтона", - это интеллигентность, дружелюбие и подлинный интернационализм. Эти особенности и определяют его успех и признательность людей, его читающих. А о том, что этот журнал читают, я убедилась на собственном опыте. Несколько месяцев назад в издательстве "Либерти" вышла моя книга "Презумпция виновности". Я из чисто дружеских побуждений послала собрату по перу Сергею Кузнецову свою книгу с дарственной надписью. Сергей тут же информацию о книге напечатал в журнале. Мне был приятен это жест дружелюбия и этого уже было б достаточно - просто добрые слова о книге. Но когда мне буквально посыпались письма и просьбы прислать книгу, я поняла, сколь популярен и авторитетен этот журнал в русскоязычной среде. Поэтому я хочу сама и призываю всех читателей присоединиться к известнейшему общественному деятелю, президенту международного фонда "Демократия", Александру Яковлеву, который пожелал журналу "вечной жизни, ибо только культура бессмертна". ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ КАК ЛУЧШЕ Заметки о книге Андрея Грачева о первом и последнем Президенте СССР Панорама No1095, апрель 3-9, 2002 г. В конце декабря прошлого года исполнилось десять лет со дня отставки первого и последнего Президента бывшего СССР Михаила Горбачева. Как и с первых дней его появления на широкой политической арене, так и по сей день споры и дискуссии вокруг имени этого великого Человека не умолкают среди разных слоев населения всей планеты. И в этом я непосредственно убедилсь по реакции читателей на мою книгу "Презумпция виновности"( социологический роман) в котором некоторые разделы представляют попытку социологического анализа "загадки" Горбачева. Андрей Грачев,советник, пресс-секретарь Президента СССР в своей книге : "Горбачев.Человек, который хотел,как лучше..." ( выпущенной издательством "Вагриус") ,основываясь на многолетних впечатлениях и ранее не публиковавшихся документальных материалах, создает первый в России психологический портрет Михаила Горбачева-человека, и пытается дать ответы на вопросы: "Почему именно Горбачеву судьба уготовала роль вершителя истории? Был ли его жизненный путь отмечен особыми знаками или все решал случай? Что отличало его от множества других ключевых фигур у власти в СССР? К чему он стремился? Какие средства использовал для достижения своих целей? Что свело и на всю жизнь соединило его и Раису?" Уже при первоначальном соприкосновении с книгой, огромное впечатление производит фотопортрет Горбачева , помещенный на обложке.Вначале я не могла понять,почему автор книги с названием- " Горбачев"(!)(которое предполагает обобщенный образ героя и всей его жизни, а а не какого-то ее этапа, выбрал именно эту фотографию, а не другую, которая бы еще раз увековечила того респектабельного Горби в период нахождения его на вершине власти? И только по прочтении книги, я поняла, что именно помещенный фотопортрет адекватен ее замыслу, потому что и сама книга, как и выражение лица Горбачева на портрете, выражают одинаковые чувства... И, хотя слово "досада" мне ни разу не пришлось на страницах встретить,именно этим настроением книга преисполнена так же,как и выражение лица Михаила Сергеевича на обложке. Досада не от потери власти и прежних масштабов влияния, а -от непонимания. И, глядя в отнюдь не сияющие счастьем глаза героя книги , невольно вспоминаешь крылатое изречение: "Счастье-это, когда тебя понимают". И так и хочется эти слова записать под портретом на обложке. А еще хочется сюда добавить и слова самого Горбачева, цитируемые в книге: "... Никогда у меня не было ощущения, что я - над своим народом. Я и сейчас в нем не разочарован. Хотя и считаю, это беда, что он себя так ведет. Терпит то, что другие не стали бы терпеть..." Книге присущ редкий (увы!) в наше время красивый язык, позволяющий доступно выразить, высокоинтеллектуальные выводы и формулировки , каждая из которых представляет сжато и лаконично выраженную квинтесенцию глубокого анализа сложных, противоречивых, порой полных драматизма событий. Приведу для иллюстрации лишь некоторые из них. :" Ему казалось, что грандиозность общего замысла перестройки самодостаточна, чтобы нейтрализовать то, что он принимал за конфликт темпераментов" " Те, кто клеймят его за то, что "промотал" доставшуюся власть, не учитывают, что его первоначальное могущество было всесилием "должности, опиравшейся на партийную диктатуру, и что именно ее разрушение было частью его замысла" "... он попробовал вернуть каждому личную ответственность, восстановить суверенитет человека по отношению к государству... "Он оказался таким, как все мы", - с упреком бросают ему те, кто привык видеть в правителе вождя,опирающегося в своей власти на "тайну и авторитет". Потому что коварная формула "он такой же, как мы" лишает "нас" оправдания за то, что мы не поступаем и не ведем себя, как "он". Такое не прощается..." Приведенные слова,соединенные с названиеи книги " ...Человек, который хотел, как лучше..."( в контексте высказывания В.Черномырдина: Хотели как лучше, а вышло, как всегда",- как математическая формула, точно выражают всю глубину драматизма пребывания Горбачева на посту главы государства. По моему глубокому убеждению, основанному и на моем собственном на анализе, среди основных причин трудностей и проблем, возникавших постоянно на пути реализации реформ Горбачева, можно назвать непоследовательность, разобщенность, популизм и эгоцентризм большинства из тех, кого в перестройку принято было называвать "демократами". Порой складывалось впечатление, что их ничему не научили уроки истории, согласно которым либеральная интеллигенция сама себя загоняла в заколдовааный круг: не проявляя должной ответственнсти, понимания, решимости и единства в реализации демократических преобразований, она упускала исторический шанс, первой жертвой чего сама же и становилась. Горбачеву приходилось постоянно преодолевать сопротивление и тех, кто по сути ничего не хотел менять, прикрываясь "правильными лозунгами" и тех, кто хотел без оглядки все разрушать "до основанья, чтоб затем..." И потому , одни его упрекали в том, что он "поступается принципами", а другие- в медлительности, нерешительности и слепом подчинении объективному ходу событий. Аддрей Грачев, с моей точки зрения, своим обощением, дает однозначный ответ непрекращающейся дискуссии на сей счет. ...Горбачев,- подчеркивает автор,- устоял перед двойным соблазном: он мог по-брежневски смириться с обстоятельствами и, "освежив" фасад режима, отказаться от реальных попыток сдвинуть с места оказавшуюся неподъемной глыбу реформирования Системы. Этого ждала от него правящая номенклатура, пережившая разных реформаторов и успешно похоронившая не одну потенциальную реформу. Мог ринуться в популистские импровизации и соскользнуть в ловушку приказного и внешне радикального административного реформаторства... Он не сделал ни того ни другого и у тех и у других заслужил репутацию колеблющегося и нерешительного политика. Однако именно таким способом он сохранил для себя и для общества шанс двинуться дальше..." Автор представляет своего героя , как личность, с самых первых шагов самостоятельной жизни задавшей себе высшую планку жизенных установок и системы нравственных ценностей, которым он стремился неукоснительно следовать во все периоды своей жизни и во всех ее аспектах- от политических- до сугубо личных. Оспаривая оппонентов Горбачева , автор восклицает:" Как удалось ему, действуя больше словом, чем делом, и скорее примером ..., чем принуждением,произвести всего за несколько лет, отведенных ему историческим случаем,такое потрясение, такой глубокий поворот в российской и мировой истории, что уже не только западные политики, признательные ему за разрушение Берлинской стены и "империи зла", но и недавние российские опросы общественного мненияначали называть Горбачева наиболее выдающимся политиком ХХ века" Потрясение и глубокий поворот в современной российской истории Горбачев произвел не только на поприще обществненно-политической жизни, но и в стимулировании изменения положеня женщины в обществе и в семье, так как само явление такой новой "первой леди", как его супруга, было поистине революционным. Здесь замечу, что на одной из Московких конференцмй мне пришлось непосредственнно соприкоснуться с Раисой Максимовной, которая покоряла образованностью, живостью ума, изысканностью манер ,дружелюбием и каким-то особым, новым (для советской женщины) чувством собственного достоинства. .. . И, с моей точки зрения, истинной драмой можно назвать то, что народ , (и, к сожалению, даже женщины ) не хотели понять сути поисходящего с появлением четы Горбачевых. . Привычная зависть к внешней блистальности, затмевала людям глаза на те усилия которая тратила Раиса во имя сотворения иной "экологиской" среды для своих соотечественниц. И как считает дочь Ирина ( которую цитирует Грачев ) за то, что она была всегда рядом с мужем " мама расплатилась своим здоровьем". И все же, я думаю, что неслучайно, в фильме Светланы Сорокийной под названием "Первая, "Первая леди" скорбящий Горбачев заключает, что Раиса Максимовна прожила счастливую жизнь.. Невольно вспоминаются слова Л. Толстого которыми он начинает " Анну Каренину": "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему". Если вдуматься, по существу эти слова отражают глубокую драму и парадокс нашей жизни людской. Суть этой драмы в том, что мы-люди-человеки, куда более изобретальны в недружелюбии, враждебности, ссорах и конфликтах, чем дружбе и любви.И потому конфликты, противостояния, страдания и зло, которое чиним другу другу, более разнообразны, и нередко более привлекательны для подражания. А повседневные позититвные отношения выглядят однотипно и одноообразно.Но можно ли назвать эти "похожие друг на друга" "семейные счастья" счастьем?! Не являются ли они лишь видимостью счастья? А подлинные счастья- все разные, а их уровень и масштаб зависит от нашего творчества, от устртемленного в отношении друг друга к постоянному поиску открытий. Примером такого счастья является известная всему миру , реальная а не вымышленная, " love story", которой в книге Грачева специально посвященны две главы, названия которых говорят сами за себя:"Две половинки яблока" и "У него была мания ее величия".. "Зная Горбачева,-пишет автор,- трудно было даже предположить, что, обидевшись на"неблагодарную" страну и не пошедших за ним избирателей, он расстанется с политикой и "удалится в семью"...Формула "вернуться к семье" для него была лишена смысла уже хотя бы потому, что еще со времени студенческой свадьбы никогда из нее не отлучался.Его союз с "Захаркой", - так он окрестил Раису, обнаружив в ней сходство с девушкой, изображенной на картине Венецианова под этим названием, - стал для обоих тем ядром, вокруг которого на разных орбитах вращались все остальные частицы, составлявшие личную и политическую вселенную Горбачева. Этот союз был не только счастливым браком от Бога, но и идейным, и рабочим..." . Психологический потрет Президента СССР весьма иллюстративно дополняет нижеприведенный сюжет из книги Грачева.За пару дней до отставки, Горбачев согласился побеседовать "за жизнь" с американцем Т.Копполом,снимавшим в Кремле агонию Советского государства и уход его первого и последнего Президента. Отвечая на вопрос: "Что сейчас происходит у вас вдуше?", Горбачев рассказал притчу о царе, призвавшем мудрецов, чтобы сформулировали для него главную мудрость жизни. Те долго размышляли и уже перед смертью царя пришли к нему с одной фразой: "Человек рождается,страдает и умирает". Мудрецы не упомянули,- комментироует Грачев,- что между рождением и смертью человек получает шанс: право расписаться в Книге Жизни, оставить свой след." Каков же в Книге Жизни след Горбачева? Анализируя дискуссии о критериях оценки деятельности политиков, Грачев приводит высказывание А.Пейрефитта, бывшего французского министра и пресс-секретаря де Голля который на вопрос о том,, какое наследство оставил после себя ушедший в отставку генерал,тот ответил: "пример". В этом слове,- комментирует Грачев,- для него соединилось политическое и нравственное величие выдающегося французского и мирового лидера". В этом же слове- пример- соединилось политическое и нравственное величие Михаила Горбачева. Его пример нравственного величия можно выразить его же словами, приведеннвыми в данной книге "Надо было крест нести. Даже когда уже было не в моготу..." . Книга Грачева покоряет логичностью,цельностью концепции, и вместе с тем, позиция автора, непосредственно причастного к тому о чем идет речь, отражена столь ненавязчиво, деликатно, что безоговорочно проникаешься ею, не ощущая никакого давления с его стороны. Читая эту книгу , я не могла вначале избавиться от сожаления о том она опоздала, что ей бы явиться раньше, когда "мемуаристы" (даже даже из них, кто прошел немалую часть пути совместно с Горбачевым), не являли рвения доподлинно понять, разобраться в уроках перестройки , причинах драмы ее инициатора . Но перефразируя известное пушкинское можно сказать, что и служенье истины "не терпит суеты"! а "большое видется на рассоянии" как- сказал другой великий поэт. Советнику и пресс-секрарю Горбачева нужно было дистанцироваться от событий и от их героя, чтоб хорошо разглядеть это "большое", доподлинно в нем разобраться и представить нам продукт своих усилий глубоко, искренне и убедительно. _______ МОМЕНТЫ ИСТИНЫ В ПАНОРАМЕ СУДЕБ "Побережье" No 7, 1998 Несколько лет назад, в самом начале моего проживания в США, я оказалась в Сан-Франциско. Живущие там давно старые друзья в один из вечеров предложиди пойти "на мероприятие", которое - как они объяснили - из числа тех, что обычно собирает русскоязычную интеллигенцию. Я, не раздумывая, согласилась, ибо "голод" общения не покидал меня, как, очевидно, и всякого (особенно гуманитария) в начале его пребывания в иноязычной стране, после активной научной и литсрадурной деятельности в России. Друзья заехали за мной в гостиницу, дали более подробную информацию о том, куда меня везут. Тоном, тщательно скрываемым шутливость, сообщили, что специально к моему приезду самая интеллигентная, по общему мнению калифорнийцев, русскоязычная американская газета "Панорама" (о которой я до того не знала), приурочила свою выездную творческую встречу с читателями именно в один из тех нескольких дней, на которые я приехала в их город. Выступать будут Станислав Левченко и Анатолий Гладилин. Тот вечер остался в памяти как одно из самых ярких впечатлений, ибо я впервые соприкоснулась в Америке с неведомыми мне сторонами жизни русскоязычной интеллигенции, стремящейся сохранить и здесь лучшее -традиции духовного общения на родном языке. Одухотворенный настрой публики, доверие, уважение и искренность в отношении к ней со стороны выступавших Гладилина и Левченко создали удивительную атмосферу обратной связи между сценой и залом. Это превратило встречу в своеобразный семинар о злободневных проблемах жизни в эмиграции и в России. Во время перерыва, наполненного ароматом кофе в фойе, продолжением "семинара" в виде кулуарного общения, в которое и я, как и вся публика, оказалась вовлеченной, мне стало предельно ясно, что "Панорама" - это не просто популярная еженедельная газета. Это, с одной стороны, друг, советчик, нравственная опора; с другой, - своего рода клуб, или центр кристаллизации тех, кто не хлебом единым жив, тех, кого и "хлебом не корми" ради той пищи, которая даст энергою для работы души. С тех пор альманах стал постоянным еженедельным гостем в моем доме, и относится к той категории гостей, которые всегда новы и неожиданны, хотя постоянны и верны себе. Новизна и неожиданность еженедельника определяется, конечно же, его содержанием, которое в каждом выпуске радует свежими, оригинальными, ни за кем не повторенными и ниоткуда не перепечатанными материалами, выполненными высоко профессиональными журналистами, писателями, обозревателями, специалистами-экспертами в разных сферах политики, экономики и культуры. Основа же постоянства альманаха, с моей точки зрения, определяется тремя основными составляющими. Первое - это концептуальная основа, нравственно-этический стержень газеты, суть которого выразил кратко Булат Окуджава в своем поздравлении к ее 15-летнему юбилею. "Нынче в Штатах, - подчеркнул Булат Шалвович. - Это самая основательная русская продукция, избежавшая, к счастью, желтой болезни". Основной метод "профилактики" от желтой болезни, который использует "Панорама", - это воздержание от лепеовесных, спекулятивных, но часто (увы) "модных" и коммерчески выгодных оценок и реакций на события и факты современной жизни и истории, которыми грешат немалое количестве русскоязычных газет и публикаций здесь. И поскольку в словах Б. Окуджавы употреблен медицинский термин "болезнь", не могу не вспомнить факты из истории социологии, с которой тесным образа связана моя творческая судьба. В Хрущевскую "оттепель", когда социология начала активно развиваться, появилась возможность изучать с помощью опросов, анкетирования и других методов реальные социальные процессы. Роль исследований и выводов социологов при принятии решений на всех уровнях с каждым днем возрастала. Анализом данных исследований наполнялось все большее число как профессиональных научных и публицистических книг, так и периодической печати. Но именно тогда, в моменты "головокружения от успехов", профессор Владимир Николаевич Шубкин - один из тех, кто стоял у истоков возрождения этой науки в СССР и мой научный руководитель, не переставал твердить: "Прежде, чем публиковать свои данные, выходить на общественность с выводами и рекомендациям, БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ! Общественный организм так же уязвим к скороспелости и неосторожности, как и организм человека. И при публикации выводов и рекомендаций в отношении "социальных болезней" нужно прежде всего руководствоваться заповедью Гиппократа: "НЕ НАВРЕДИ". И сейчас при обзоре материалов "Панорамы" и различных высказываний издателя о ее целях невольно рождается вывод о том, что именно эта заповедь великого врача и философа лежит в основе концепции создания газеты. Так, на вопрос журналиста Святослава Андриевича о том, замышлялась ли "Панорама" как боевое антикоммунистическое, антисоветское издание, Александр Половец ответил: "Мы помещали материалы, которые могли не понравиться тогда - советскому, сегодня - российскому руководству. Но... Я считаю, что воевать против чего-то, происходящего там, мы не всегда имеем моральное право. Мы живем здесь, события происходят там, мы не всегда можем отсюда правильно их оценить. Хотя я обычно даю возможность авторам высказаться по тем или иным вопросам, если они ХОРОШО ВЛАДЕЮТ материалом или были ОЧЕВИДЦАМИ того или иного события" (выделено мной - Л. М.). Вместе с тем, даже нерегулярно читая газету, нельзя не увидеть ее четко выраженную активную позицию в отношении всех злободневных событий и, прежде всего, жизни русскоязычных людей по обе стороны океана. Конечно, эта позиция проявляется в публикации острых и актуальных материалов, как например, публиковавшиеся в газете списки "отказников" - т. е. тех, кому было отказано в выезде из СССР. Но наряду с публикациями, газета предпринимает другие действенные акции, имеющие порой судьбоносное значение для тех, в защиту кого эти акции направлены. Например, в ответ на имевшие место около десяти лет назад позицию Еврейской федерация Большого Лос Ааджелеса, направленную на прекращение потока эмигрантов-евреев из СССР в США, с тем, чтоб их всех направлять в Израиль, "Панорама", исходя из того, что это является нарушением прав человека, предприняла ряд активных шагов (вплоть до встречи издателя и сотрудников газеты с президентами ХИАСа и Еврейской федерации), которые сыграли не последнюю роль в том, что перед эмигрантами из СССР ворота в США не были заперты. "Панорама" активно отстаивает объективное и достоверное восприятие ("image") русскоязычной общины в США. Она категорически выступала против того, чтоб имеющие, к сожалению, место негативные проявления отдельных "элементов" в русской общине не распространялись на восприятие всех "русских" со стороны американского общества. Например, однажды, когда шеф лос-анжелеской полиции заявил, что русскоязычная эмиграция представляет собой мафию, "Панорама" потребовала с ним встречи, для разъяснения и извинений. А одном из недавних своих публикаций "Мафия или обычные мошенники" ("Панорама", N 885, 1998) Станислав Левченко завершает следующим призывом: "...На нас и так порой смотрят косо. К сожалению, на то есть объективные причины: не все наши бывшие соотечественники строят свое благосостояние честными способами... Но ведь тем же занимаются и жулики - китайцы, мексиканцы, и коренные американцы. Мы ничем не хуже и не лучше других ...Пора покончить с отрыжками холодной войны..." В русле этой позиции альманах постоянно печатает материалы о достижениях и достойных ддя подражания примерах успехов во всех сферах экономической, культурной и общественной жизни среди представителей русской общины США. Второй составляющей постоянства "Панорамы" является стабильное ядро структуры ее содержания, состоящее из разделов, охватывающих основные стороны жизнедеятельности общества: события текущей жизни и история США, России, стран СНГ, Планеты в целом; это - и "Бизнес клуб", раздел здравоохранения, культуры, который тоже можно было б назвать "клуб" и различные рубрики. Третья составляющая "постоянства" "Панорамы" - в ее авторском коллективе. Конечно, как и любое периодическое издание, газета "крутит" вокруг себя большое число пишущей братии, каждый из которой является на ее страницах с той иди иной степенью частоты. Но лицо альманаха определяет ее постоянный авторский костяк. Это - Станислав Левченко и Сай Фрумкин с полемическими статьями, Валерий Бегишев с анализом событий в СНГ, Евгений Левин с международными обзорами, Юлий Герцман с очерками в "Бизнес-клубе", Сергей Рахлин с обзорами о жизни кинематографа, Алекс Борисов с остроумными фельетонами. Апекс Тагер, Татьяна Черкасова и многие другие авторы. Наряду с названными выше отличительными характеристиками "Панорамы" ее успех, с моей точки зрения, обеспечивается тем, что программа газеты опирается на социально-психологаческие процессы читательской среды. Читательская среда - это в основном русскоязычные люди, волей судеб рассеянные по разные стороны океана. Те, кто живет здесь, нуждаются в повседневной помощи познания специфики жизни этой страны для смягчения "болезней адаптации". Поэтому, как подчеркивает А. Половец, "Панорама "с самого начала" среда важнейших задач считала.' "Помочь землякам адаптироваться в Америке". И если проследить за развитием альманаха даже за последние годы, то видно, сколь она насыщенна, профессиональна и адекватна запросам, образу жизни всех русскоязычных слоев в Америке, насколько становится более информационна с каждым номером. Причем, глубина этой помощи определяется не только тем, что "Панораму" заботит сама информация, как таковая, а то, что альманах не менее заботит и "портрет" тех, кто эту информацию потребляет, т. е. образ жизни, система ценностей, поведение русскоязычной общины. При этом, отстаивая, как я отмечала выше, объективное отношение к русскоязычной общине со стороны американского общества, публикуя самые достойные примеры успехов и вклада русских в достахения всех сфер жизни Америки, "Панорама" вместе с тем берет на себя смелость обнажать и нелицеприятные стороны. Описывая образ жизни и жизненные установки, имеющие место в русскоязычной общине, газета даст возможность читателям посмотреть на себя со стороны. В этом смысле, весьма иллюст-ративна, вызвавшая много откликов, статья Сая Фрумкина "Эти несносные русские эмигранты" ("Панорама", N 881, 1998). "Я однажды был просто ошарашен, - комментирует Сай Фрумкин. - Ко1да услышал от одного из наших эмигрантов следующую сентенцию: "Америка меня сюда пригласила, пусть теперь за все платит..." Одним из важнейших аспектов адаптации русскоязычных людей в Америке является духовная сторона жизни, которая должна быть основана, как 1И приобщении к американским ценностям, кудьтурс, так и возможности реализовать духовные потребности, связанные с отечественной культурой. Поэтому важнейшей задачей "Панорамы" Половец считает: "Сохранение культуры, сохранение того лучшего, что мы впитали в себя там, и то, что мы еще можем впитать, находясь уже в отрыве от России". Читатели "Панорамы" - это в основном люди, выросшие на одном корне - русском языке, который обязывают к взаимопониманию. Поэтому "Панорама" стремится играть активную роль в обеспечении "моста" взаимосвязи в русской общине Америки и по обе стороны океана. Например, всем известна высоко 1уманная акция "Панорамы" по оказанию помощи Б. Окуджаве, когда ему нужна была операция на сердце. А когда в Генеральном консульстве Российской Федерации в Сан-Франциско быд назначен новый Генеральный консул Юрий Владимирович Попов, "Панорама" немедленно откликнулась на это событие, как значимое для русскоязычной общины США. В объемном интервью консул сказал корреспонденту Татьяне Черкасовой: "Генеральное консульство Российской федерации в Сан-Франциско будет радо получить отклики и конкретные предложения читателей "Панорамы"... Мы готовы обсуждать любые вопросы - в том числе ... сотрудничества во всех сферах культуры или экономики". О роли "Панорамы" в сохранении отечественных культурных ценностей, традиций, о роли иммигрантов, живущих здесь и приобщающихся к ним в Америке, свидетельствует почти каждый номер газеты, информирующий о тех мероприятиях русской культуры, которые проводит, либо спонсирует "Панорама". На одном из них, участником которого мне посчастливилось быть недавно, я бы хотела рассказать подробней. Так случилось, что в ноябре 1997 г. я опять оказалась в Калифорнии, на сей раз в Лос Анджелесе. И опять "Панорама", ничего не знавшая заранее, но, очевидно, "шестым чувством" распознав о моем приезде, приурочила двадцатилетие издательства "Альманах" как раз в один из дней моего короткого пребывания в этом городе. Репортажи и отзывы о вечере были напечатаны в нескольких номерах "Панорамы", поэтому, чтоб не повторяться, я остановлюсь лишь на том, что произвело самое сильное впечатление на меня лично. Когда я расположилась в такси, которое должно было по вечернему, совершенно незнакомому городу, отвести меня из гостиницы к зданию, где было назначено празднование юбилея, я договорилась с водителем о том, что, когда мы подъедем по указанному адресу, он подождет меня до тех пор, пока я не зайду внутрь и не удостоверюсь, что я прибыла куда нужно. Однако уже при подъезде к перекрестку улиц, где располагается здание, толпа оживленной, нарядной публики у входа не вызывала сомнения, что мы прибыли по назначению. Несмотря на то, что я приехала загодя, красивый, нарядный, в голубом бархате зал на 800 мест был переполнен. Вечер открыли два музыкальных номера: проникновенное исполнение под гитару Мариной Кеслер (из репертуара Клавдии Шульженко) песни "Вальс о Вальсе" и Евгением Альпером песни "Со мною вот что происходит" на слова Евгения Евтушенко, который был главным гостем этого праздника. После музыкальных номеров Александр Половец произнес короткое взволновашюе приветствие и разъяснил, что вечер проходит под девизом, "Со мною вот что происходит". Ибо эти слова можно отнести не только к личной судьбе поэта, но и ко всей эмиграции, ко всем нашим соотечественникам, которые, очевидно, не раз на протяжении жизни и в течение последних двадцати лет что-то обретали и что-то теряли, и какой ценой. Затем под бурю аплодисментов вышел Евгений Евтушенко. Несмотря на недавний шестидесятипятилетний юбилей, как всегда строен, экстравагантен и переполнен энергией. Поблагодарив "Панораму", исполнителей песен и публику за встречу и интерес к его поэзии, он начал читать стихи. Ощущая затаенное единое дыхание зала, слушающего поэта, я невольно поймала себя на мысли о том, что именно эти мпювенья добровольного единения людей для одновременного и единовременного эмоционального соучастия, и есть тот самый момент истины наших подлинных и духовных пристрастий, очищенных от житейских 1рузов и шлаков. Но, слушая поэта, его стихи, комментарии, короткие монадогн, я не могла отделаться от ощущения какой-то четко выраженной перемены, происшедшей в нем. Я имею в виду не естественные возрастные изменения (кстати, не очень-то и заметные), а какие-то принципиально личностные. Мне, как и многим, не раз пришлось видеть и слышать Евтушенко и по телевизору, и непосредственно в концертных залах. Особо запомнились два его творческих вечера. Первый где-то в конце семидесятых, ко1да шла прямая трансляция из Москвы его творческого вечера, кажется, в связи с сорокапятилетием, и второй - в конце восьмидасяпых в переполненном летнем театре в г. Сочи в пик курортного сезона. Эти два вечера оставили неизгладимые впечатления от поэзии, манерой ее исполнения, острыми, дискуссионными диалогами между поэтом и залом. Тематика этих, разделенных десятилетием вечеров, естественно, была различной, как и "image" самого поэта. Если на первом вечере он отстаивал право на свободу и независимость поэзии от конъюнктуры, то на втором - принципы свободы и гласности нарождающейся демократии в России. И, хотя на вечере в Москве он был в образе роскошного светского джентльмена, привлекательным, в белом легком свободном свитере, а на втором, в Сочи - демократичный "свой парень" в клетчатой рубашке и джинсах, - отпечаток осознания им своей "звездности" проявлялись во всей манере его поведения и внешнем облике. А сейчас здесь, в Калифорнии, стоял перед восхищенным залом какой-то другой человек. Но какой? И ответ открылся мне во время перерыва в опоясывающей большой холл очереди , где я стояла весьма продолжительное время доя приобретения его поэтических сборников с автографом. Пожалуй, этот этап встречи оказался еще более волнующим, даже на фоне весьма впечатляющего его выступления в зале. Поэт, изрядно уставший, сидел за небольшим столиком, к которому подходили люди разных возрастов и разных сроков проживания в Америке. И подходили они, как сразу же стало ясно, не только для того, чтоб получить автограф. Они хотели ГОВОРИТЬ с ним, говорить хоть о чем-то, связанном с Россией и ее судьбой в прошлом, настоящем и будущем. И меня буквально поразило, что поэт с КАЖДЫМ (!),без тени суетливости и нетерпения, вступал в разговор на любую тему, чтоб никто из подошедших не остался обделенным вниманием. Глядя на это, я вспомнила, как в программе Аедрея Караупова "Момент истины" в беседе с Окуджавой журналист завел разговор о Евтушенко, об отношении к нему в России в связи с его проживанием в США и т. д. Булат Шалвович, не раздумывая, ответил (не ручаюсь за дословность), что уже одни только усилия Евтушенко по созданию "Антологии"- есть подвиг на поприще отечественной культуры. (Для справки замечу, что над этой антологией "Строфы века", в которую вошли 875 русских поэтов, Евтушенко работал двадцать три года). Но стоявшие здесь "в очереди" и вокруг стола люди, очевидно, не из-за этих заслуг поэта пришли сюда. Весьма преклошюго возраста, маленькая хрупкая женщина, может быть, ничего об антологии вообще и не знала. Но она подошла к столику и для автографа подала нс новый только что купленный сборник, а старый, потрепанный, с пожелтевшими страницами, который провезла с собой через океан, отказавшись, очевидно, при упаковке строго лимитированного багажа от чего-то тоже значимого. Поэт, растроганный, со словами "спасибо" подписал книгу. Нс это ли моменты истины наших жизненных ценностей, подумалось мне. И тут подошла еще одна пожилая женщина, обняла голову поэта, поцеловала в лоб и со слезами на глазах, без слов отошла. А люди все подходкой в подходили, говорили, спрашивали, а поэт все отвечал. В какой-то момент подошли представители телевидения и попросили Евтушенко пройти к отведенному для съемок месту. Но он отказался отойти от стола, где стояли, внимавшие каждому его слову люди. Телевидение само подкатило ближе к столу, а поэт, и не замечая этого, сидел среди людей, не желая прервать эту неповторимую ауру общения с соотечественниками, которые связаны с ним не только его поэзией как таковой, а всей общей историей их жизни, часть принципиальных моментов которой он так истинно и таланпшво выразил в стихах. И в эти минуты выявился смысл его же формулировки: для них он "больше чем поэт". И он сам, очевидно, осознал, что он больше чем поэт, что ему предназначено судьбой вместить в себя, пропустить через себя в поэтическом слоге их радости и страдания. И в этом суть бросившейся в глаза перемены. Сейчас на нем не было и тени отпечатка "звездности", он убрал дистанцию между собой и теми, о ком писал. Уезжая с этого праздника, уже в машине, я невольно вспомнила и о первом столь же волнующем вечере "Панорамы", который я посетила в Сан-Франсиско. И сам собой родился вывод о том, что вся тональность этих замечательных встреч обусловлена той атмосферой дружелюбия, интеллигентности и взаимопонимания, которую создает "Панорама", прилагая для этого немало творческих, организационных усилий. На второй день у меня состоялась встреча с Александром Половцем в редакции "Альманаха". Встреча была назначена на 5.30. Несмотря на конец рабочего дня, находящиеся там сотрудники редакции (и в том числе секретарь - очаровательная, доброжелательная Наташа Николаева), были переполнены, очевидно, нескончаемым потоком дел и забот. На столе респектабельного, большого кабинета главного редактора без конца звонил телефон. Еще при первом моем присутствии на названном выше вечере "Панорамы" в Сан-Франциско я во время перерыва попросила, чтоб мне показали Александра Половца, ибо он не восседал в Президиуме творческого вечера и вообще не был на виду. Увидев этого коренастого, с очень живыми яркими глазами и одухотворенным выражением лица человека, нельзя было не обратить внимание на то, что ничего в нем нет "от босса". Вот и сейчас он приехал, судя по всему, на "вторую смену" редакции, которая должна начаться после нашей встречи. На второй странице обложки последней книги Половца "Для чего ты здесь" напечатана весьма скромная биографическая справка об авторе, свидетельствующая о том, что он родился в Москве, с 1976 года в эмиграции, в 1977 основал издательство "Альманах", автор трех книг, множества газетных и журнальных статей. А между тем, его биография включена в всемирно известные справочники. Стены приемной и его кабинета увешаны текстами теплых слов высокой оценки "Панорамы" и ее главного редактора от Президентов США, сенаторов и конгрессменов. На стенах также много фотографий о многочисленных встречах с выдающимися людьми современности. Улетая из Лос Анджелеса, уже в самолете, я листала книги Половца "И если мне суждено...", "Для чего ты здесь..." Эти книги - явление уникальное. Что значит - "делать" газету, да еще такую, как "Панорама"! Сколько нужно сил и забот! Но дяя ее издателя - это не просто выпуск "средства массовой информации". Это - аккумуляция сокровищ человеческого интеллекта, и в том числе, человеческих откровений, отраженных в интервью и беседах с гостями "Панорамы ". Но газета есть газета. Ее жизнь быстротечна. Как же сохранить эти моменты истины? И Половец словно останавливает эти прекрасные мгновенья, чтоб дать им домпую жизнь, публикуя их (кроме "Панорамы") еще и в своих книгах. Здесь у него есть больше возможностей опубликовать эти беседы полностью, сопровождая своими комментариями. Чтоб проиллюстрировать тональность этих комментариев, я из-за ограниченности места, приведу лишь один пример, относящийся к беседе с писателем Владимиром Куниным - человеком удивительной судьбы, автором многих сценариев и книг, в том числе нашумевшей "Интердевочки". "Я слушал Кунина, - комментирует Половец. - Нс перебивая, и только отмечал про себя его удивительную манеру произносить слова: каждое он выговаривая отдельно и отчетливо, и звучало оно как-то штучно, будто по-конфетному завернутое в красочную обертку, и оттого очень самостоятельное и значащее". Держа книги Половца, невольно волнуешься, листая их страницы с именами В. Аксенова, А. Кончаловского, Г. Арбатова, В. Лукина Г. Каспарова, Ю. Семенова, Э. Севелы, М. Розовского, Е. Кореневой, А. Кашпировско-го, Б. Окуджавы и многих других представителей культуры, политики, литературы. Все интервью и беседы довольно объемны, например, с Окуджа-вой - на 30 страницах, Арбатовым - на 43, Кончаловским -на 29- отражают подлинные усилия: "дойти до самой сути", докопаться до истины. В беседе с Окуджавой Половец затронул вопрос о человеческой судьбе: то ли это что-то предначертанное свыше, то ли продукт жизни самого человека? "Видишь ли, - ответил Окуджава. - Если бы я был верующим, я, может быть, сказал бы, что это ниспослано свыше... Я говорю, что все это - сочетание, гармония развития природы и личности..." При чтении этих рассуждений, я вдруг обнаружила, что МОМЕНТ ИСТИНЫ в понимании сути нашего бытия наступит, если не побояться потрудиться над расшифровкой формулы, которая слагается из смысла названия книг Половца и девиза юбилейного вечера "Панорамы": ЗАЧЕМ МЫ ЗДЕСЬ (на этом жизненном пространстве), ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ и есть то, ЧТО КАЖДОМУ ИЗ НАС СУЖДЕНО. Этот обзор, как следует из названной выше ссылки , был опубликован в 1998 году. С тех пор в жизни "Панорамы" произошли естественные, для вечно меняющейся жизни и для динамичной американской экономики перемены.В 2000 году газета перешла в руки к новому владельцу Евгению Левину -, Президенту Лос Анджелесской Ассоциации евреев-эмигрантов из бывшего СССР, руководителю радио и телевидения KMNB. Из беседы с главным редактром газеты Ириной Паркер, я поняла , что часто ( широко известные относительно многих средств массовой информации -газет, журналов, радио и теле- каналов) неизбежные в таких случаях драматические поворы судеб сотруднков, "Панораму" совершенно обошли , благодаря интеллигентности, порядочности нового владельца . Евгений Левин, обьеспечив всем сотрудникам условия для работы, соответствующие современным стандартам издательско-печатного дела, стремится сохранять и развивать все лучшие завоевания и традиции жизни альманаха, приумножая и повышая уровень круга авторов, сотрудничающих с "Панорамой". Алесандр Половец, отдавший газетете, более двух десятков лет творческих усилий, ныне является президетом Всеамериканского культурного благотворительного фонда, носящего имя Булата Окуджавы, что говорит само за себя .. Несмотря на занятость, он и ныне постоянный гость газеты ,ее автор, друг и советчик. Перефразируя известную песню Б. Окуджавы, хочется заключить, что если "земля еще вертится" и если "еще ярок свет", то мы должны быть признательны тем хранителям вечных нравственных ценностей, которые обеспечивают существование очагов интеллигентности, во всех сферах нашей жизни. Примером тому является одна из самых престижных, самых солидных американских русскоязычных газет -"Панорама" из г. Лос Анджелеса. "НАДО ЛЮБИТЬ ЛЮДЕЙ" "Панорама", 27 декабря - 3 января 1996 г. Предисловие к 3-му тому очерков Марка Поповского "На другой стороне планеты", издательство "Побережье", Филадельфия, 1996 г.). Очевидно, что и имя, и работы Марка Поповского представлять нет надобности из-за их широкой известности. И, признаться, когда мне попала в руки его книга "На другой стороне планеты", вначале было желание просмотреть ее "по диагонали", дабы лишь воспроизвести в памяти заинтересовавшее ранее в его публикациях. Но с первой страницы книга завлекла какой-то особой магией, вынуждающей, не пропустив ни строчки, прочитать все от начала до конца. Произведения, опубликованные в разное время как отдельные очерки, интервью - все вместе под одной обложкой здесь образовали какое-то новое качество, родившее цельную, связанную общей идеей книгу, жанр которой я бы определила как роман о любви. Да, это - роман, но роман особого рода, роман о любви журналиста-интервьюера к своим героям. "Что такое любовь?" - вопрос вечный и так же стар, как и нов, так же прост, как и сложен, так же ясен, как и непостижим. Но что бесспорно, так это то, что любовь всегда предполагает - со-участие, со-чувствие, со-переживание. Именно со-участие, со-чувствие, со-переживание и являются лейтмотивом книги, охватившей основные проблемы эмиграции во всей их сложности, противоречивости, драматизме. И этим книга предстает в другой своей ипостаси, а именно - как серьезное научное социологическое исследование, равное которому по широте и уровню охвата проблемы трудно найти, и потому для тех, у кого есть и будет научный, журналистский либо просто житейский интерес к проблеме эмиграции, она воистину послужит в качестве энциклопедии. Я попыталась классифицировать основные аспекты эмиграции, представленные в книге, в результате чего родился следующий перечень: 1. Социально-психологическая характеристика разных волн эмиграции, их сравнительный анализ и взаимоотношения. 2. Причины и мотивы эмиграции и их влияние на процесс адаптации. 3. Адаптогены. 4. Семейные, трудовые, нравственно-духовные и материальные аспекты жизни эмигрантов. 5. Взаимоотношения эмигрантов с коренными жителями. 6. Связь между "прошлым и будущим" Взяв на себя труд изучить эмигрантские судьбы и поведение различных категорий людей в эмиграции, журналист прежде всего стремится дать характеристику эмиграции как социальному явлению, объективно вовлекающему людей в меняющий их жизнь водоворот. Эта гуманная методологическая концепция избавляет книгу от ошибок (имеющих, к сожалению, место в литературе об эмиграции), когда причина путается со следствием, в результате чего рождаются позиции, направленные на то, чтоб на "головы эмигрантов" свалить вину за все их трагедии и беды. Конечно, кроме случаев "высылки", эмиграция чаще всего определена добровольным выбором, обусловленным естественным стремлением человека к хорошей, мирной и свободной жизни. И если в этом стремлении человек не находит иного пути, кроме как ломки всего, что неизбежно связано с эмиграцией, и обрекает себя на прохождение через трагедию, которая, увы, не всегда бывает оптимистической, то, очевидно, есть и объективные, независимые от него причины и потому не всегда за все в этом он в ответе даже перед собой. "О том, что эмиграция - испытание не из легких, объяснять не приходится", - подчеркивает Поповский. - ... Я чуть было не написал, что страдания эти ничем не измеримы, но узнал от психотерапевтов, что это не так. В соответствии с их шкалой, где человеческие страдания распределены по возрастающей по силе разрушительных действий на тело и душу человеческую, эмиграция уступает лишь страданиям, связанным со смертью собственного ребенка (стр. 190). Подход к эмиграции как к объективному социально-политическому процессу. позволяет автору дать глубокий сравнительный социологический анализ разных эмиграционных волн и причин в различии их судеб. Здесь автор поднимает совершенно новый срез проблемы, который с его подачи, очевидно, привлечет специальное внимание исследователей (врачей, психологов, педагогов и т.п.). Речь идет о так называемой "шестой волне эмиграции" - т.е. о детях, по тем или иным причинам и теми или иными путями, вывезенных из бывшего СССР в другие страны и, в частности, в Америку. Для меня особый интерес представляют рассуждения, связанные с последними волнами эмиграции, возможно, потому, что в их потоках есть немало моих ровесников, родных, друзей, однокашников по всем видам образования, "...люди по-разному переносят переезд на чужбину, - замечает автор. - И зависит это не только от разницы наших характеров, но и от эпохи, в которую происходит бегство". Сам автор и психологи-терапевты, на которых он ссылается, например, отмечают существенное отличие социально-психологических характеристик эмигрантов 70-х и 80-х годов. "В 70-е мы числились среди других эмигрантских потоков самыми трудолюбивыми... 80 процентов русских начинали работать и твердо становились на ноги. Десять лет спустя, к 1989 году, положение резко изменилось. По свидетельству "Нью-Йорк Тайме", половина россиян, прибывших в Штаты в конце 80-х, прочно сели на велфер". Каковы причины? Приведенный в книге анализ являет существенное изменение мотивов эмиграции, которые в значительной степени отражаются на процессах адаптации к новым условиям жизни. "Сейчас среди беженцев, - цитирует Поповский психолога Никольскую, -в отличие от прежних лет много таких, которые вовсе и не собирались никуда уезжать... но на Украине и в Белоруссии ширится зона повышенной радиации. В киевских домах всю зиму не топили. В Армении, Таджикистане - стреляют..." Изменения мотивов эмиграции, внутренняя неготовность к ней многих эмигрантов, а также изменившиеся условия для их профессиональных и соответственно материальных перспектив там, куда они приезжают, определяют многие социально-психологические аспекты их адаптации. И это касается не только профессионально-трудовых аспектов жизни, но и проблем семьи и взаимоотношений между поколениями и в семье, "...дети, приехавшие...в последние два-три года, существенно отличаются от тех, что приезжали в эмиграцию в 80-е годы... Итальянский период чаще всего сплачивал семьи..." Работая в Сибирском отделении Академии медицинских наук, я была приобщена к разработкам социальных аспектов комплексной научной программы "Адаптация человека", направленной на изучение процессов приспособления человека к изменяющимся условиям внешней среды, в том числе к условиям Сибири и Севера, значительных миграционных потоков людей, связанных с активным хозяйственным освоением этих регионов. В исследованиях большое внимание уделялось выявлению и развитию "резервных возможностей" человеческого организма, а также распознанию так называемых "болезней адаптации" и "болезней дезадаптации". Под "болезнями адаптации" понимались временные отклонения от нормы в организме человека, которые постепенно исчезают в процессе приспособления. Под вторыми, т.е. "болезнями дезадаптации", понимались длительные, порой необратимые нарушения в организме, испытывающем особые трудности, либо неспособность вообще к адаптации, либо к тем или иным условиям среды. Сейчас, читая книгу Марка Поповского, я как бы увидела всю эту методологию в действии применительно к совершенно новым ситуациям. Например, переход на велфер еще способного энергично трудиться обладателя университетского диплома или ученой степени выглядит характерным примером "болезни дезадаптации". Приводя данные исследования психологов. Поповский демонстрирует взаимосвязь социальных и физиологических аспектов адаптации: в тех случаях, когда имеет место "болезнь дезадаптации" в социально- психологическом плане (нет возможности найти себе применение, достойное образованию и опыту, ностальгия и пр.), несмотря на относительно устроенную жизнь (при велфере, изобилии в магазинах и пр.) наступает болезнь дезадаптации в физиологическом плане (это - депрессия, начинают давать о себе знать психосоматические синдромы, такие, как астма, сердечная недостаточность, язва желудка) (стр. 191). Анализируя в своих очерках факты, автор, подобно врачу, пытается разобраться в их глубинных причинах: "...новоприбывшие не способны к тому, что психотерапевты зовут самоидентификацией - к ясному пониманию и объяснению своей личности... в Америке оказалось, что единственное наше сколько-нибудь реальное "я" никто всерьез не принимает. Наш тамошний профессиональный опыт еще надо подтвердить, доказать. Возрастной барьер еще более урезает возможность кем-то быть, лишает недавнего специалиста элементарного самоуважения. Инженеру и учителю, которым перевалило за полсотни, остается лишь заняться физическим трудом... Сопротивляясь "унижению", обладатель университетского диплома месяцами и годами противится предложениям, которые делает ему Америка. Остается велфер..." (стр. 192) Проявляя соучастие к подобным судьбам, журналист не склонен, однако, "унижать своих героев жалостью", а утонченно дает понять, что и эти "болезни дезадаптации" при адекватном поведении самих больных могут быть вполне излечимы и, перейдя в разряд "болезней адаптации", постепенно исчезнуть, как у многих, о которых он в качестве назидательных примеров говорит в своих очерках. Мне представляется символичным, что большой очерк "Деньги Ваши - идеи наши" посвящен дальневосточным ученым, занимающимся разработкой адаптогенов - средств, способствующих повышению адаптационных возможностей организма в изменяющихся условиях среды и нарастающих факторах стрессов. Поиск различного рода адаптогенов был обусловлен концепцией (одним из родоначальников которой был и один из героев этого очерка И. Брехман, которого я имела счастье не раз слушать) развития резервных возможностей организма человека в целях повышения его жизнестойкости. Можно сказать, что основное содержание книги Поповского посвящено выявлению социально-психологических "адаптогенов" из реального опыта людей, которым удалось выстоять и успешно адаптироваться в новых условиях. Описывая примеры жизни и опыта людей, сумевших преуспеть в новой стране, журналист не просто констатирует факты, а он извлекает из них все типичное и "распространимое", дабы оно могло послужить своего рода рецептом и для многих других. И если, например, говоря о тех, кто страдает "болезнями дезадаптации", он цитирует заключения психологов о том, что "они выглядят значительно старше своих лет (стр. 191), то очерк о "железной Розе", сумевшей противостоять невзгодам на протяжении всей долгой жизни, автор словно в контрастность приведенным выше словам психологов, приводит слова самой Розы, организовавшей совместно с сыном маленький, дарящий людям и ей радость курорт: "Я в своей проперти, чувствую себя прекрасно. У меня после первых же двух недель отдыха не остается на лице ни одной морщинки, - утверждает восьмидесятилетняя (!) женщина, (стр. 224) Когда в начале шестидесятых годов вместе с другими новшествами хрущевской перестройки начала набирать скорость конкретная социология с ее анкетированием, интервьюированием и прочими методами опросов, главной заботой социологов стала проблема репрезентативной выборки, ибо любой вывод, сделанный на недостаточно представительном материале, мог дать искаженную картину о тех или иных сторонах жизни, изучаемой через призму взглядов на них опрашиваемых людей. Сейчас, читая книгу Поповского, я не перестаю удивляться тому, как ему удается каждый анализ конкретной судьбы приподнять до такого уровня обобщения, что он содержит в себе все узловые срезы того или иного аспекта эмиграции и потому служит вполне репрезентативным отражением не одной судьбы, а всех судеб в аналогичной описываемому ситуации. Излагая тот или иной срез эмигрантской жизни, журналист пытается "вживить как можно больше сведений об аккумулированном опыте, что делает его очерк подобным "учебнику жизни в описываемой ситуации". Ярким примером этому могут послужить очерки "Язык мой - друг мой" и "Мой дом, мой сладкий дом". В первом рассказывается об энтузиазме и деятельности людей по организации двуязычного преподавания в школе, во втором - пути и проблемы осуществления русскими основного элемента "Американской мечты" - приобретения дома. В этом очерке журналист не только описывает радости и трудности в анализируемых ситуациях, но и представляет, основанные на общем опыте, возможные подвохи и неожиданности, словно заставляя каждого задуматься над тем, что же в нашей жизни цель, а что средство. Подчеркнутое уважение к мнению и взглядам своих героев не мешает при этом журналисту в самой деликатной манере проявить и свою позицию, чем дает возможность каждому читателю участвовать в открытой им дискуссии. (Например, очерки "Диалог мужчины и женщины" и "Брызги пятой волны"). В книге представлена галерея людей - бизнесменов, музыкантов, модельеров, ученых, писателей, философов, "пожизненного марафонца" и мальчика-вундеркинда, женщины, желавшей устроить свое личное счастье поиском заморского мужа, и служителей религиозных заведений. Вот они, резервы (!) человеческой жизнестойкости. Из разных очерков в сумме эти резервы выкристаллизовываются в цельную единую систему, определяющую жизнеспособность представленных нам людей. Составляющие этой системы - неустанный труд, вера в себя, сохранение чувства собственного достоинства, целеустремленность, самоуважение. И один (а может, самый важный) из элементов этой системы, который, очевидно, сохраняет молодость и энергию и автора рецензируемой книги и в котором видит секрет своей молодости восьмидесятилетняя "железная Роза", в ее устах звучит просто: "Надо любить людей!" И именно поэтому, пытаясь быть объективным и увидеть своих героев как бы взглядом на них со стороны, автор все равно не может скрыть "пролезающее отовсюду" его восхищение ими. Хочет того журналист или нет, сквозь его нейтральный взгляд всюду просматривается желание преподнести судьбы этих людей как образец для подражания не только тем, что они взошли на свою вершину, но и тем, что большинство из них стремится как бы перенести свой успех на других, поделиться ниспосланным им судьбой (а точнее - их собственными усилиями) благополучием. И как тонкий педагог, Марк Поповский "высвечивает" эту сторону их жизни как самый достойный ее результат. Талантливый "Человек торгующий" - хозяин пользующегося известностью в Вашингтоне русского магазина "одессит Миша", читает о своем опыте организации бизнеса перед "советскими организаторами производства" лекции столь полезные для них, что получает благодарственное письмо от высокопоставленного чиновника из американского Министерства образования, организовавшего эти лекции. Таких примеров в книге Поповского немало. Так, "Нынешняя деятельность президента Shapiro & Со., насколько я понял (пишет Поповский в очерке о преуспевающем "капиталисте - романтике"), пробудила в нем еще одно желание: он хочет не только брать, но и давать. Грозится создать в будущем фонд помощи для россиян, нечто вроде Фонда Сороса, предназначенного для спасения российской науки... Сегодня мой герой, -продолжает далее журналист, - захвачен новой идеей, хочет поделиться своим опытом с нашей эмиграцией..." Да, воистину, "не хлебом единым..." И рассказами об этом, о духовной стороне жизни русской эмиграции, книга буквально потрясла меня. О духовных сторонах жизни эмиграции известно не так уж много и часто написанное на бумаге, либо показанное в фильмах представлено в некоем жанре "жестокого романса", типа "не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина..." И вот подборка представленных в книге очерково сохранении и развитии отечественной культуры и духовных ценностей рисуют великий по своему масштабу срез жизни людей, имя которому по существу - ПОДВИГ! И пусть простят меня читатели за излишнюю сентиментальность, но, читая, например, страницы о хранении и развитии Славянско-балтийского отдела Нью-Йоркской публичной библиотеки, о судьбе актрисы и московского диктора Веры Енютиной, о создании русского зарубежного архива, о маленьком "Русском государстве" в деревне Си Клифф на Лонг-Айленде, о судьбе и деятелях Толстовского фонда, о сподвижнической деятельности организаторов двуязычного (включая русский) преподавания в школе, мне все время хотелось сказать Поповскому: "Спасибо за то, что Вы описали это и дали мне и многим возможность узнать все это! Спасибо за то, что вы увековечили своими очерками эти примеры высокого служения общечеловеческим ценностям!" Да, "крутится, вертится" шар наш земной! Увы, не всегда и не везде он голубой. Разные на нем цвета - и голубые, и розовые, и красные, и коричневые, и белые, и черные, которые разбрасывают людей по разные стороны планеты. Но географические перемещения, меняя жизнь в материальной сфере, не могут служить препятствием для пребывания в атмосфере тех духовных начал, в которых человек вырос, сформировался и которые обеспечивают ему полноценное существование. И потому руководитель Славянско- балтийского отдела Нью-Йоркской библиотеки Эдвард Касинец, сам урожденный манхеттенец, сын урожденных закарпатцев, выполняет поистине подвижническую деятельность по собиранию и хранению всего, что связано со славянскими культурами. И потому издают свои мемуары, дабы сохранить "связь времен" старые фронтовики, поселившиеся в Канаде; и потому нашлись в эмигрантской среде энтузиасты, понявшие, что здесь, на Западе, уже нет смысла в разделении и противоборстве. По существу, и воины царской армии и их прежние враги - социал-демократы и эсеры в условиях эмиграции сравнялись в своем положении: делить им нечего. И они решили создать общий российский архив из имеющихся у них и собранных документов. И потому американец раввин Броер покидает изобильный городок близ Нью-Йорка и летит "за океан, в голодную нищую страну, где никто не знает, что его ждет завтра. С точки зрения нашего "здравого смысла", - комментирует Марк Поповский, - ведет себя раввин, мягко выражаясь, странно. Но с позиции верующего человека это норма, ибо он едет в Бердичев не для себя, он едет ради других. И потому смогла преодолеть немалые трудности, эмигрировав в уже престарелом возрасте, актриса и диктор Вера Елютина, создав "Театр одного актера" в виде записанных на кассету в ее художественном исполнении лучшего из мировой и русской литературы. И эти кассеты раскупались, ибо нужны были людям, тем, для кого это тоже было необходимым духовным подспорьем в жизни. И потому существует в часе езды от Манхеттена в деревне Си Клифф маленькое "русское государство", жители которого хранят в себе "дух подчеркнутой русскости". Все эти и многие другие примеры, приведенные в книге, свидетельствуют об удивительном феномене, каковым является духовная связь с корнями для человеческого существования. Но в целом книга рождает вывод, квинтэссенция которого содержится во фрагменте интервью одного из представителей Си Клиффа Юрия Месснера. "Когда вы толкуете о России, вы говорите "Мы" или "Они"? -поинтересовался Поповский. - "Я говорю "мы". А когда речь идет об Америке?" - "Я тоже говорю "мы". Так оно и есть, - заключает журналист, - обе страны представляются жителю Си Клиффа одинаково родными". Мне думается, в этом примере содержится глубокий философский смысл духовного аспекта эмиграции. Да, так было и будет, очевидно, всегда, что человек будет искать, где лучше. Но сколь легче и возвышеннее был бы этот путь, если б человек мог всегда ощущать, что и то место, где он родился, и то место, где ему жить и умирать, будут ему одинаково родными. И тогда никакие моря и океаны не смогут разделить и размежевать то единое нравственно-духовное пространство, которое создано многовековой мудростью человечества во имя мира и единения. И потому слова, которыми озаглавил свою замечательную рецензию на первый том книги "На другой стороне планеты" Эммануил Штейн, "Мы жили тогда на планете другой...", мне хотелось дополнить словами, которые рождаются из концепции обоих томов этой книги: "А жить нам судьба на планете одной". Я бы рекомендовала эту книгу прочитать каждому, кого проблемы эмиграции интересуют как извне, так и изнутри. Эта книга может вызвать у каждого уважение не только к ближнему, но и к самому себе по праву принадлежности к Роду Человеческому, способному пройти любые испытания с честью и достоинством. Я уверена, что книга будет переиздаваться. И потому хотелось бы пожелать в следующих изданиях при редактировании убрать такие неуместные здесь, но проскочившие из первоначальных публикаций ремарки, как "...рамки газетной статьи и т. п...", ибо то, что у меня в руках - это не сборник газетных статей. Это цельная книга, самостоятельная книга, жанр которой - роман о любви автора к своим героям. ТОЛЬКО ГОРЯЧАЯ К ЖИЗНИ ПРИЯЗНЬ К 10-летнему юбилею альманаха "Побережье" ( в сокращенном виде рецензия опубликована в "Панораме" No 1122. октябрь 9-11, 2002) Как, однако, быстро летит время! Еще буквально вчера я впервые увидела толстый журнал "Побережье". Это был 3-й выпуск ежегодника. И вот у меня в руках уже 10-й! Признаюсь, что когда доставала из почтового ящика посылку со свежим номером, то ее размер заставил подумать о том, что по ошибке, мне прислано два экземпляра. Однако оказалось, что в ознаменование круглой даты журнал выпущен торжественным удвоенным размером, который наряду с традиционными разделами - поэзии, прозы, литературоведения, переводов, - вместил библиографию опубликованных за 10-летие в журнале произведений и обзор всех предыдущих выпусков, выполненный Ириной Панченко. В связи с этим, а также с учетом того, что на многие из номеров aжурнала я откликалась рецензиями, (с которыми можно ознакомиться на моем сайте в интернете: http://lib.ru/NEWPROZA/MATROS/ позволю себе подробно остановиться лишь на последнем выпуске. Если правы все, кто в своих обзорах и рецензиях, относят "Побережье" к числу заметных явлений духовной русскоязычной жизни то юбилейный номер еще одно, может быть, самое убедительное тому подтверждение. Он как бы концентрирует все лучшее, что достигнуто за годы прошедшие и подобен старту перед взятием новых вершин в будущем. Естественно, что такой объемный том не может содержать все произведения одинаково высокого уровня. Но общий облик, как бы планку журналу задают те из них, которые по степени мастерства и обобщения, можно отнести к глубоким философским произведениям, независимо от того, какой жанр они представляют. В качестве наиболее ярких примеров сказанному, я бы назвала рассказ Юрия Солнцева "Движение на перроне" из раздела прозы, статью А. Либермана "Хочется убить, а нельзя", эссе Манука Жажояна "Сорок тысяч братьев" из раздела "Литературоведение, культура" и др. произведения, о которых постараюсь сказать, насколько позволяют ограниченные рамки рецензии. Небольшой рассказ Юрия Солнцева, взволнованно передает драматизм противоречий такого явления нашего бытия, как глобализация образа жизни. Суть этих противоречий в том, что несущее в себе много позитивного, возрастание возможностей коммуникаций, взаимосвязей между людьми, в то же время влечет такие последствия, когда ни в одной точке Земли современному человеку не избавиться, не оградиться от общих, глобальных проблем планеты. Невиданные (для прошлых эпох) блага и комфорт, принесенные научно-техническим прогрессом в материальной сфере, не обеспечивают человеку комфорта душевного, ощущения защищенности от природных и социальных потрясений. Двух командировочных стихийно сводит столик в буфете на крошечной японской железнодорожной станции во время вынужденной задержки движения поездов из-за снегопада.. Собеседники коротают время, но остновка не особождает их от вечного движения, водоворота жизни, ее тревог, забот и напряжения, обусловленного отягощенной памятью трагического прошлого, тревожностью настоящего и неопределенностью будущего. Рассказ Георгия Демидова "Амок" исследует эволюцию превращения "простого честного" татарина-красноармейца в маньяка-убийцу. Завербованный в качестве бойца вооруженной охраны на Колыму в лагерь для заключенных, этот закомплексованный плохим русским языком и принадлежностью в прошлом к "инородцам", надеется воспрянуть морально и материально при "почетной" и "важной службе". Но бесчеловечные условия существования заключенных, а так же одичалый образ жизни сытых, здоровых бойцов охраны, порождали звериную озлобленность тех и других, выражающуюся в беспредельной ненависти и жестокости друг к другу. Великому Л. Толстому принадлежит высказывание: "...мы любим людей за то добро, которые мы им делаем, и не любим за то зло, которое мы им делали...". По завершенности и точности содержания этот тезис я отношу к универсальной формуле человеческих отношений, которая еще раз нашла свое выражение в трагедии, описываемой Демидовым: "вид их (заключенных - Л.М.) страданий не только не вызывал сострадания, но даже озлоблял бойцов еще более. И никто не понимал, что человек автоматически начинает ненавидеть того, кому он причиняет зло". Рассказ Александра Гениса: "Черный квартет. Натурфилософия курорта" и отрывок из повести "Этот человек" Татьяны Аист, очевидно, никогда бы не были никем сопоставимы, не окажись они под единой обложкой "Побережья". Здесь же, независимо от воли авторов, дополняя друг друга, они представляют удивительный сюжет о том, как исконное стремление человека к нравственному очищению в единении с природой, может искажаться, извращаться, уродоваться в уродливой социальной среде. Благополучный, избалованный цивилизацией и комфортом герой Гениса, попав на Карибский остров Испаньола, курорт, задуманный прививкой от цивилизации, на самом деле служит ее продолжением...". Однако, навязчивый сервис и комфорт, на который сетует герой рассказа Гениса ,может мерещиться только во сне героям рассказа Т. Аист, поскольку они весь свой отпуск вынуждены затрачивать на "совковые радости", связанные с элементарным жизнеобеспечнием: доставанием самыми изощренными ухищрениями дешевых "коек" для ночлега, доставанием питания "на халяву" за хозяйский (у кого сняты койки - Л.М.) счет, либо "простым классическим воровством" на рынке, в столовой, в частных садах. . Один и тот же замысел, с моей точки зрения объединяет другой рассказ Гениса "Атеисты" и рассказ Генриха Габая "Бар-Мицва". В этих произведениях предпринят анализ утонченных духовных процессов движения от оголтелого, навязанного в прошлом "советского" атеизма к религиозности (по приезде в Америку), и связанных с ним противоречиями в нравственных исканиях у героев. Оба автора, на примере совершенно различных жизненных коллизий, показывают, что и "навязанная религиозность", с ее ритуалами не всегда влечет обращение человека к истинной вере, а порой наоборот - может привести к цинизму. . Однако и герой "Атеистов" и герой "Бар-мыцва" словно идут в одном направлении в поисках смысла жизни и истинной веры, значительно простирающейся за пределы чисто религиозных ритуалов и условностей. Чисто "мужским" произведением я бы назвала рассказ Петра Ильинского "Лабиринт".... С моей точки зрения, анализ судьбы героя (Филиппа) являет противоречие, в котором, с одной стороны писатель бичует Филиппа, обнажая его душевную ленность, его неспособность на дерзновения во имя любви; с другой- он ищет смягчающие вину Филиппа (перед его же судьбой) обстоятельства. И потому не упрекает его в расчетливости, проявляемой даже в отношении таких неподдающихся расчетам категориям как, ухаживание, увлечение, влюбленность. Эту опустошительную расчетливость герой называет даже "эмоциональной бережливостью": "Ведь, ухаживая, - рассуждает Филипп, - тоже влюбляешься, сродняешься... Но где граница, где рубеж, на котором нужно подводить черту и списывать потерянное время - да что время! Списывать бессмысленные чувства...". И невольно рождается удручающий вывод: какова же пропасть между Филиппом " с его эмоциональной бережливостью" и мужчиной, жившем всего полстолетия назад, который призывал: "Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! .............................................. Коль дать ей вздумаешь поблажку, Освобождая от работ, Она последнюю рубашку С тебя без жалости сорвет..." (Н. Заболотский. Фрагмент) Из раздела прозы, мне бы хотелось остановиться еще на одном, преисполненном философского смысла, произведении - коротком рассказе М. Садовского "Фейс Ап". С главной героиней - Блюмой Мойсеевной - мы встречаемся в ее глубокой старости, в эмиграции. Прошедшая все этапы "большого пути" советской жизни, со всеми горестями и лишениями, она сохранила красоту физическую, душевную, ясную память, достоинство и неугасаемое чувство юмора. Без признаков грусти и печали, она просит своего внука-скрипача выделить время и свести ее на местное кладбище .Удивленному Ленчику (как она звала внука) невдомек, что "Ба" хочет "примериться" к тому месту, куда ей предстоит завершить жизненный путь... По пути домой с кладбища, старая Блюма остановилась у автомата с напитками, не потому что хотела пить, а из-за того, что ее внимание привлекли таблички, где на "зеленых деньгах изображены портреты ...солидных людей", под которыми надпись "Фейс ап". На ее вопрос, что это означает, внук отвечает, что по английски - это "лицом вверх". Но, подняв вверх голову, она пояснения внука (о том, что "лицом вверх" - лишь указатель того, как нужно вставлять в автомат доллар), интерпретирует так, чтоб изложить Ленчику концепцию своего духовного завещания: :"Понимаю, - перебила его Блюма, - понимаю. Твой прадед, мой отец, всегда говорил мне... еще я маленькая была, слышала, он говорил брату, а потом мне: "Генг нит ди коп!" - "Не вешай голову!". Раздел "Литературоведение и культура" в юбилейном номере представляет собой кладезь исследовательских и интеллектуальных находок. Не могу не признаться, что на всех произведениях этого раздела мне бы хотелось подробно остановиться, дабы поделиться с читателем богатством размышлений, которые они несут в себе Это и статьи А. Либермана, и многогранная работа Б. Езерской, посвященная 125-летию Джека Лондона, эссе сына Симона Маркиша об отце, воспоминания В. Сенкевич об Андрее Седых, филигранное философское произведение Манука Жажояна, и др. Приближаясь к рамкам строгого лимита, я вкратце остановлюсь лишь еще на работах двух авторов. Эссе Эдуарда Штейна " В поисках исчезнувшей Атлантиды" рассказывает о трогательном сотрудничестве автора с главным редактором "Новго журнала" В.Крейдом в расшифровке загадки стихотворения поэта -харбинца Арсения Несмелова. В статье "Двукультурие и свобода", М. Эпштейн поднимает весьма актуальные и злободневные вопросы необходимости воссоединения, взаимопроникновения американской и российской культур в Америке. "Вступить на границу двух культур, - пишет автор - это как от монозвука перейти в мир стерео - видеть одну культуру глазами другой, и видеть все вещи двумя глазами". Однако, справедливо упрекая Америку в том, что она "все менее склонна" к изучению других языков, в том числе русского, с моей точки зрения, автору следовало б не менее остро выразить упрек и нашим соотечественникам, которые попав на американскую землю, нередко быстро отказываются от русского языка, искажают его "заграничным" акцентом, неоправданным засорением русской речи английскими терминами, и мало что делает для сохранения языка младшим поколением (детьми и внуками). Я с огромным интересом всегда ожидаю встреч с произведениями Е. Жиглевич, которые покоряют глубиной, особой эмоциональностью и изысканной, лаконичной формой изложения. Не исключением оказались и работы юбилейного номера - рецензии на фильм Тарковского "Ностальгия" и на спектакль "Преступление и наказание", поставленный Ю. Любимовым в Вашингтоне. О рецензии на "Ностальгию", я могу сказать одно - ее нужно перечитывать и перечитывать и каждый раз открывать что-то новое. Ее нельзя цитировать, потому что трудно выбрать что-то наиболее характерное - там все характерное, каждое слово, каждое предложение, каждая высказанная мысль. В конце второй рецензии (написанной в 1987 г.) автор упоминает имя А. Эфроса, с которым связывает надежду, как на возможного открывателя "неизвестных земель, имя которым душа человеческая". Жиглевич, строя свои предположения на основе книг Эфроса о театре и кино, признается, что постановок его не видела. Если Евгении попадутся на глаза эти строки, то хочу поделиться, что мне посчастливилось попасть на спектакль Эфроса на Таганке. Это была хрестоматийная пьеса Горького "На дне", которая порядком надоела еще в школе. Но оказаться в Москве и попасть "На Таганку" - само по себе уже было событием духовной жизни каждого советского интеллигента, независимо от того, что тебе покажут на сцене. И вот поднимается занавес, и каждое знакомое, известное наизусть слово, звучит по-иному, звучит так, что в жарком зале ты ощущаешь холодок на спине. Слова Сатина "Человек - это звучит гордо", которые бровадно и громко обрушивались на нас с разных сцен, как текст ничего не гарантирующей конституции, в постановке Эфроса из уст (не помню, но кажется И. Бортника), звучат тихо и так проникновенно, что воспринимаются, с одной стороны как упрек за причиненные этому "Человеку" унижения, и с другой - как озарение, возвращающее ему чувство собственного достоинства, самоуважения... Половину объема юбилейного номера занимает раздел поэзии. Я полагаю, что на него еще отдельно откликнутся рецензенты. Здесь стихи как постоянных авторов альманаха, так и новых. Отдельные страницы посвящены юбилеям собратьев по творчеству - В. Синкевич, издателю альманаха "Встречи" и Вадиму Крейду, издателю "Нового Журнала". За не имением более места, из поэтического раздела я процитирую фрагмент стихотворения молодого поэта Михаила Мазеля, которое выражает чувства, очевидно знакомые каждому, кто берет на себя неблагодарный труд, оценивать работу других: Как сложно никого не обижать, Не быть надменным, строгим и жестоким, И за глаза друзей не обсуждать И доброты в себе искать истоки. Я хочу поздравить всех авторов и друзей альманаха "Побережья" со славным юбилеем. И прежде всего, главного редактора журнала Игоря Михалевича- Каплана, а также сотрудников издания: редакторов, корректоров, художников, наборщиков, дизайнеров.. Когда встречаешься с такими людьми, всегда возникает вопрос - что же ими движет, этими подвижниками в наше прагматичное время? Очевидно, только "горячая приязнь к жизни" (как сказал В. Крейд в стихотворении, строчку которого я использую в заглавии), и добавлю - к творчеству. Пожелаем же "Побережью" новых друзей, которые помогут ему жить долго и благополучно. В ПАМЯТЬ О ДРУГЕ (к 3-й годовщине со дня смерти Эдуарда Штейна) (В несколько сокращенном виде опубликовано в "Панораме" No 1131. декабрь 11-17,2002) В 1979 году у меня в соавторстве с академиком Казначеевым в серии " Здоровье" издательства "Знание" (Моcква) выходила научно-популярная книжка на соответствующую тему. Чтоб придать книжке оптимистический заряд, я решила в качестве эпиграфа к ней поместить стихотворение С.Маркшака: Все умирает на земле и в море, Но человек суровей осужден: Он должен знать о смертном приговоре, Подписанном, когда он был рожден. Но, сознавая жизни быстротечность, Он так живет-наперекор всему,- Как будто жить рассчитывает вечность И этот мир принадлежит ему. Могущественный чиновник -"редактор" этого, крайне идеологизированного издательства, выбросил из моей книги стихотворение, обосновав тем, что оно может быть истолковано как "философия эгоистичного прожигателя жизни, не устремленного к борьбе за победу коммунизма..." Мне было очень жаль, так как стихотворение казалось крайне оптимистичным и жизнеутверждающем. Сейчас, когда пишу строки, посвященные безвременно ушедшему другу, я невольно вспомнила стихотворение и вдруг обнаружила, что никакого оптимистическогго пафоса оно мне не внушает: мы действительно, живем часто так, как буд-то и сами будем, и наши близкие , друзья будут жить вечно... приумножая долги, невозмещенные кредиты ,Вере, Надежде , Любви.и добавлю ( к песне Б.Окуджавы)- Дружбы... Ярким примером тому, могут послужить сюжеты наших с Эдуардом Штейном взимоотношений. Наша дружба завязалсь по телефону, с самой первой беседы, когда он позвонил мне, откликнувшись на некоторые мои рецензии. Это был начальный период моей жизни на американской земле, и обретение такого друга, единомышленника было счастьем. Эдуард неоднократно приглашал меня посетить его дом- музей книги, но нам не довелось встретиться, так как в Нью-Йорке я бываю крайне редко, а когда приезжала, то сам Штейн бывал в отъезде. За год до своей смерти он позвонил и сказал: "Лариса, а мы с вами так и не встретились. Время быстротечно, а мне уже 64! ". Я засмеялась в ответ: мол, что такое 64 для мужчины... Но что-то мне показалось странным в его словах... А спустя некотрое время позвонил мне издатель "Побережья" Игорь Михалевич- Каплан и сказал: " Эдуард смертельно болен..." За время нашей дружбы с Эдуардом,, мы нераз обменивались публикациями и среди присланных мне- его книжка: "Литературно-шахматные коллизии". Думаю, что не ошибусь, если отмечу, что каждый, кто "балуется" литературно-критической деятельностью, получая от того или иного автора книжку, сам на себя накладвает обязанность откликнуться на нее рецензией, полагая, что и автор не без тайной надежды на отклик, прислал свой труд. Но, я никах не могла выкроить время для чтения книги Эдуарда,, тем более, что шахматы и шахматисты, никогда не входили в круг моих интересов . Обострение чувства невыполненного долга после ухода Штейна, заставило открыть эту книжку , которая захватила и очаровала с первой же страницы. Разумеется, что уже само название говорит о том,что в книге содержатся фрагменты, доступные к пониманию знатокам шахмат,. Однако, основное в ней не это. Судьба Штенйна распорядилась так, что не только шахматы играли существенную роль в его жизни , но он играл немалую роль в жизни шахмат. Это позволило ему написать книгу, предсталяющую собой уникальную попытку исследования взаимосвязи, взаимообусловленности судьбы героев книги, характера их творчества с тем местом, которые занимали шахматы в их жизни . Так , о шахматной легенде Америки Роберте Фишере, Штейн пишет: " Колебания настроений Фишера, иногда и кажущееся отсутствие логики в поступках- суть нормальные для него вещи. Как и многие гениальные люди, Фишер болезненно мнителен. Подобно людям такого склада характера, он поборник правды, он не способен лгать... ". Исследуя тончайшие психологические механизмы взаимообусловленности жизни и творчества , тех , кто в той или иной степени был связан " с королевской игрой", автор показывает, что эта обусловленность порой оборачивалась крайностями: полное поглощение шахматами, определяло уязвимость, и даже беспомощность в обыденной жизни, как, например, у Таля. " У Михаила Таля,-пишет автор,- было все или почти все:филигранная техника, магическое видение 64-х полей, оригинальнейшие дебютные системы и идеи, компьютерный счет-пересчет, а все это вместе как-то располагалось, исчезало в дуршлаге жизни. Гениальный шахматист, блистательный рассказчик, одаренный литератор Михаил таль, был лишен определнного жизненного стержня- вне щахмат он был беспомощен..." Однако, наряду с названными примерами, Штейн в книге представляет и захватывающий анализ того , как знание законов шахмат позволяло в критических жизненных ситуациях выбрать верную стратегию победы над "черными силами". В связи с этим огромный интерес представляют очерки , о взимосвязи основной творческой деятельности с шахматами у писателей, поэтов, музыкантов , представителей иных профессий. Это- очерки о Мстиславе Ростроповиче,об архиепископе Сан-Франциском отце Иоанне, публиковавшим стихи под псевдонимом Странник и др. Свое кредо , исследователский подход, который Штейн применяет к такого рода анализу, он весьма точно выразил в очерке "Шахматный мир Александра Солженицина", "Я ни в коем случае, не намерен решать вопрос: а какова же сила игры писателя; моя задача-попытаться определить роль шахматных ассоциаций в его творчестве...." И далее Штейн представляет крайне интригующий анализ того, как "шахматное мышление" помогало писателю в даже в крайних драматических жизенных ситуациях выбрать верную стратегию поведения. "После применяя свод шахматных правил и знаков в рельной жизни,-подчеркивает Э.Штейн,- пистель часто застявлял власть отступать... Писатель знал, что один неосторожный ход может дать его врагам большое преимущество". А далее автор для иллюстрации цитирует уже самого Солженицина: " И впились в меня четыре глаза! Да зрячий и я: почерк на конверте мой, и даже обратный адрес рязанский, еще и лучше-значит не прятался. Но теперь надо быстро хватать фигуру, а то опять неестенственно будет...". Автор перехватил инициативу, "схватил и переставил фигуру"- и поле боя осталось за ним,- заключает Штейн. В очерке "Владимир Набоков:шахматно-поэтическине коллизии творчества", Эдуард цитирует Набокова, который писал: " Единственное мое возражение против шахматных композиций это то, что я ради них загубил столько часов, которые тогда, в мои наиболее плодотворные, кипучие годы, я беспечно отнимал у писательства". Штейн в своем исследовании не оспаривает писателя , а конкретным анализом поэзии Набокова иллюстрирует огромное позитивное вляиние, которые оказали на ее шахматы. Последнею пожертвовал я пешкой, шепнул : "сдаюсь", и победитель мой с какою-то знакомою усмешкой, привстав, ко мне нагнулся над доской. Цитируя и анализируя это и другие стихи писателя, Штейн заключает : "Попутно заметим, что лучшие шахматные, стихотворения Набокова написаны сонетной строфикой, очевидно потому, что красивые партии по дебюту тот же сонетный тезис, по мительшпилю-разгоревшийся конфликт, а эндшпиль, как последний терцет, сонетный "замок", обобщение предыдущих стадий игрового процесса". Своей книгой Штейн иллюстрирует то, что и он сам в своем анализе тех или иных жизненных коллизий не упускал возможности использовать шахматные аналогии.В статье, посященныой перипетиям издания рассказа В. Аксенова "Победа" он пишет: "Позиция сил-фигур на "шахматной" доске журнала "Москва", в то время была такой: королевско-редакторская мантия принадлежала серому и невзрачному Евгению Поповкину; во главе отдела прозы стояла "пешка" В.Андреев; душой же этого отдела и почти "королевой" журнала была Диана Тевекелян..." Понятно, что такая книга не могла не содержать сюжеты "шахматной жизни" самого автора. Очерк: "Автограф Капабланки" рассказывает о приобретении автором книги с названным автографом, как приз за "самую красивую партию", в которой Штейн одержал победу в турнире в г. Варшаве в 1965 году. Глубоко волнующими мне представляются страницы книги, представляющие ее автора не только как служителя двум богиням- Мнемозине и Каиссе (по выражению гроссмейстера Овербаха) ,но и как видного общественного деятеля правозащитного движения в широком смысле слова, и в частности, борца за права шахматистов, за что ему немало досталось в годы "обострения идеологической борьбы" между тоталитаризмом и демократией. На одной из последних страниц книги помещено открытое письмо Штейна Генеральному секретарю ЦК КПСС Ю.В. Андропову в защиту шахматных чемпионов супругов Гулько и с просьбой выпустить их из СССР. "Традиционные "сто дней",уже за Вами.-пишет Штейн,- Надеюсь, что теперь Вы сможете выкроить минуту-другую для шахмат.Сделайте Ваш первый "ход", но не е2- е4, а снимите с советской доски две "фигуры"-разрешите выехать из страны двум ее чемпионам, супругам Гулько. Этот подарок в "дебюте" Вашего правления шахматный мир никогда не забудет, а шахматы живучи-их история перевалила за две тысячи лет". Даже в этом, адресованном на самый высший уровень руководства недружелюбной к нему в те годы страны, Эдуард ни в чем не изменил изменил себе: ни бескомпромисной гражданской позиции , ни пристрастию к шахматным аналогиям. И это в концентрированном виде отражено в самой подписи Штейна на этом письме. Под письмом написано: "Остаюсь( выделено мной-Л.М.) Э.Штейн- член группы "А" Международной федерации журналистов, пишущих на шахматные темы." Он всегда оставался самим собой. Таким он и остался в наших сердцах, в нашей памяти- бескомпромисным, преданным своему делу, верным, преданнм друзьям. ВСЕГДА НОВЫЙ О "Новом Журнале" ("Побережье" No 12-2003) С того момента, как я соприкоснулась с документами волнующей истории "Нового журнала" в процессе работы над очерком о нем в 1999 году (см. "Когда свободою горят, когда сердца для чести живы", "Панорама", No 945 и Побережье, No 8), мое уважение ко всем его создателям, интерес к каждому выпуску не угасает. И потому не могу не выразить вновь те впечатления, которые накопились за несколько лет, прошедших с момента моей вышеназванной публикации. Предыдущий обзор был посвящен в основном истории НЖ, поэтому из-за ограничений размеров рецензии и для иллюстрации содержания, я использовала лишь один из его выпусков - 209-ый. Сейчас же позволю себе попытку "пробежаться" по некоторым номерам из последних десяти выпусков. Я думаю, что никого из читателей не удивит мое утверждение о том, что проза - основа любого "толстого" журнала - это всегда открытие, всегда интересно. Не составляет исключение и НЖ. Для иллюстрации нет надобности, да и возможности, останавливаться на всех произведениях в нем опубликованных. Потому я ограничусь двумя выбранными мной, которые ярко передают диапазон тематики. Первое - это лирический, точнее - сентиментальный рассказ московского литератора В. Микушевича "Векша" (НЖ, No 222). Прежде всего, хочу заметить, что стиль рассказа столь лаконичен, каждая фраза весома для его содержания и передачи эмоционального настроя, что рассказ этот очень трудно кратко изложить без искажения сюжета и замысла. И потому, только с этой оговоркой, я обозначу основную нить истории, чтоб читатель знал о чем идет речь. Учительница детской музыкальной школы (от имени которой ведется рассказ), приглашает в гости молодую, яркую, талантливую коллегу Вику (которую учителя и ученики называли "Викшей" или "Векшей"), с тайной надеждой, что она своим очарованием уведет сына от неподобающей родителям невесты. Но, несмотря на то, что сын остановился на своем выборе, переехав к молодой жене, Вика остается жить в доме своей старшей коллеги в бывшей комнате ее сына. Впоследствии "квартирантка" столь усердно помогает мужу благодетельницы в необходимой ему для проекта работе над доказательствами существования (ни на одной карте не обозначенной) речки "Векши" (названной так, судя по всему, с подачи Вики), что постепенно вытесняет хозяйку из ее, еще недавно совместной с мужем, спальни. "Их работа исключала меня", - признается хозяйка дома, - добровольно перебравшись для ночлега в комнату сына (выделенную ранее Вике), и продолжает вести хозяйство и все бытовые заботы на троих... После доказательства существования речки, Вика бесследно исчезает, а муж героини заболевает опасной и продолжительной болезнью, которая отступает после принятия его проекта. Читая этот рассказ, я вспомнила когда-то попавшуюся на глаза заметку А. П. Чехова о том (не цитирую, а лишь пересказываю - Л.М.), что писатель должен стремиться к тому, чтоб не описывать состояние души, переживания его героев. Это должно передаваться через их поступки, слова, которым следует говорить самим за себя. С моей точки зрения, рассказ "Векша" абсолютно соответствует совету классика. Вика, в сложных, запутанных ситуациях не вступала в дискуссии, а говорила: "Я лучше сыграю", и садилась за фортепиано. "Нам было не до музыки, - признается главная героиня, - но, разумеется, никто не возражал... Игра Вики отличалась одной особенностью... Вика не играла ту или иную вещь. Она просто играла (глагол в данном случае не только не нуждается в дополнении, но исключает его)...". Ночами, когда до ушей хозяйки доносились из ее прошлой спальни перешептывания и смех мужа с Викой, она подумала, что смеются над ней. "Потом я поняла, - замечает она, - что так смеяться нельзя над кем-нибудь... Я назвала бы этот смех заразительным, потому что у меня на глазах были слезы, как будто я смеялась, хотя я вовсе не смеялась". В конце, посетив с выздоравливающим мужем место, где протекает "невзрачная речка", героиня заключает: "Она не протекала, она прыгала, упругая и гибкая, бежала мимо нас всем своим длинным телом, потупившись как бы со стыда. Впервые за много месяцев мы с Вячеславом (мужем - Л.М.) взялись за руки. Я узнала Векшу и поняла, что это все, что осталось от нашей жизни. "Я лучше сыграю", - обещало цепкое зеркало". Я бы отнесла этот рассказ к художественным достижениям по оценке литературных приемов, которые помогают автору передать объемный пласт глубокой драмы и психологических переживаний героев в крайне сжатом словесном пространстве. Абсолютным контрастом утонченной эмоциональности, даже поэтичности сюжета этого рассказа, является грубая, крутая прозаичность содержания рассказа Валерия Лебедева "Сон" (НЖ, No 224). Это произведение привлекло мое внимание, поскольку напомнило о сильном впечатлении, которое когда-то, в далекие студенческие годы (когда еще молодежь читала классику) на меня произвел рассказ И. С. Тургенева с одноименным названием. Сон, как одно из самых загадочных, непознанных явлений человеческой жизни, во все времена волнует воображение как простых смертных, так и создателей всех жанров произведений творчества, в том числе литераторов. Рассказ Тургенева является одной из иллюстраций сказанному. Повествуя о мистическом совпадении сна и реальности, рассказ встретил, мягко говоря, весьма сдержанную критику, в которой это произведение порой определялось, как "чудовищная фантасмагория" и "вздор", "клякса... пера" и даже как "творческий грех". (См. И. С. Тургенев, Собрание сочинений, М., "Художественная литература", т. 8. стр. 504, 1978.) И самому Тургеневу пришлось оправдываться и отзываться о своем рассказе, как о нестоящей внимания "небольшой, в сущности довольно пустой штучке" (Тургенев, Письма т. ХII, кн. 1, стр. 44-45). На этом фоне история, описанная в рассказе Лебедева, с особой силой высвечивает трагизм, парадоксы и абсурд жизненных коллизий людей в условиях тоталитаризма. События рассказа происходят в г. Таллинне в 1952-м году. Инженер поделился со своим соседом по подъезду, капитаном МГБ тем,